- Мистер Готтфрид, Вам нужно выпить это.
Четыре круглые, зеленоватого цвета таблетки на розовой вспотевшей ладони, словно изумруды привлекают твое внимание. И если они якобы так нужны твоему организму в текущий период времени, то почему они не внушают никакого доверия? Ты негласно смотришь в пустоту, лихорадочно перебирая варианты отговорок, которые могли бы стать весомым аргументом для того, чтобы хотя бы отсрочить принятие этих лекарств. Но в голову как назло ничего не идет, мозг предательски отказывается думать, и ты, слишком открыто залипая на мерно идущую минутную стрелку, слушаешь свой пустой и какой-то полый изнутри голос.
- Я не вижу никакого смысла это…
- Лукас, милый, твой врач знает лучше, что пойдет тебе на пользу.
Мать, практически срывающимся на крик голосом, выдает свое присутствие. Все эти несчастные пятнадцать минут, которые Готтфрид баранисто отпирается от своего только сегодня нанятого лечащего врача, она стояла за его спиной, не издавая ни единого звука, но ее терпение лопается, как воздушный шарик, и та выпаливает на весь кабинет. Он буквально чувствует, как она закатывает глаза, раздраженно откидывая волосы назад. Он спиной ощущает этот нарочито заботливый взгляд, который сейчас буквально прожигал его затылок. Она знает, что ее сын в итоге сделает все, что она тому скажет, оттого и злится, попросту теряя драгоценное время. Она с бОльшим удовольствием сейчас разделила бы чашечку кофе с молодым приезжим политиком, или что-то поинтимнее обыкновенного черного, с двумя ложками сахара.
Лукас, наконец, надламывается некрепкой веткой, закидывая в себя неприлично изумрудные таблетки, внимательно заглядывая в глаза специалисту, надеясь увидеть в их бесконечной глубине хотя бы намек на подвох. Быть может, вот уже сейчас он скажет, что пошутил, и никакими таблетками ранняя стадия наркотической зависимости не лечится, ведь они оба это знают, и только эта ведьма никак не поймет, что ее сыну нужен психолог, а не человек с препаратами, расфасованными по карманам. У молодого специалиста дергается глаз, когда Лукас театрально облизывает пальцы, которыми пару секунд назад взял свое «спасение». Плацебо, всего лишь видимость нормальности.
- Поздравляю, мистер Готтфрид, вы встали на первую ступень Вашего лечения, - Лу коряво ухмыляется, слезая с дорогого дубового стола, который так любит она, - От препарата возможны некоторые побочные эффекты. Вы сами в этом убедитесь.
Готтфрид затягивает галстук покрепче – он знает, что доктор лукавит. Побочные эффекты у таблеток обязательно себя проявят, ведь этот «препарат» дают при жесточайшей депрессии, которой периодически страдают все молодые люди примерно его возраста. Лукас видел. Видел и готовился к худшему. И если сегодня в экстазе он к чертям перережет кому-либо горло, то заботливая курица-наседка все равно вытащит его из сказочного места под названием «тюрьма». Да не в первой, вот откуда такая железная уверенность.
***
Половина шестого вечера, и тиканье настенных часов в кабинете заставляет парня сглатывать копящуюся слюну ровно каждую пятую секунду. Он считает их, еле заметно покачиваясь в такт. Ранее казавшийся приятным голос мисс Фаррел теперь вызывал крайнее раздражение. Капельки пота, выступавшие время от времени на лбу, Лукас не медля вытирал краем рукавов. Перед глазами начинали расплываться фигуры, парты свободно перемещались по кабинету, а огромные окна сливались в одно целое, в которое почему-то сейчас так и тянуло выпрыгнуть, ведь там, на улочках Коверт-Вуда уже начинала зеленеть трава, на которую безумно хотелось упасть и проваляться как минимум, пару месяцев. А лучше – всю оставшуюся жизнь. Жажда начинала сушить горло, в глазах мутнело пятнами, а подушечки пальцев резали тысячи иголок. Чертовы таблетки начинали действие своих побочных эффектов. Видел бы его сейчас Питер, но парта справа пустовала, а это значило лишь одно – вчера было полнолуние, и его маленький ручной пес слишком устал с ночной прогулки  по весеннему лесу. Каждый месяц, словно по расписанию, Войку пропадал на день, ссылаясь на сильную мигрень. И никто кроме них не догадывался о том, что еще вчера у цыгана сменилась половина облика: обновились кожа, глаза, прорезались совершенно новые зубы. А что – удобно, словно змея, и никаких проблем с кариесом, например.
Элеанор Фарелл безумно красивая. И она наверняка догадывалась об этом. Хотя бы по обнажающим ее взглядам старшекурсников, у которых вставал на нее каждый раз, когда те открывали в своих комнатках ее предметные учебники. У таких парней всегда жестокая нехватка салфеток на прикроватной тумбе. Девушки лишь удостаивали ее испепеляющим взглядом, который она весьма успешно игнорировала. По крайней мере, Лукасу всегда казалось именно так. И будь удобная возможность – каждая вторая с удовольствием перегрызла глотку своему любимому преподавателю, которая так сексуально цокала шпильками по коридорам гребаного колледжа.
Лукасу чрезвычайно сильно хотелось биться головой о чертову парту, чтобы пошла нефтяная кровь, и мозги с легкостью шелковой нитки скользнули бы сквозь черепную коробку. Готтфрид чувствует, как его зрачки расширяются, и медленно ложится на парту, подминая голову под себя. Ему было совершенно фиолетово, обратят на него внимание, или нет – от жара бросало в холод, и наоборот, казалось, со скоростью света. Дикий передоз. Искра. Вспышка. Безумие. Психопат на свободе, берегитесь, американские балерины, вставайте на свои пуанты и убегайте за красный занавес, сейчас начнется игра в прятки.
В уши со всей сил ударяет звон, и Лукас, все еще лежа на деревянной поверхности, до боли в висках хватает себя за пепельные волосы, щурясь и пугаясь собственной реакции. Он прекрасно понимал, что происходит, вот только такого прихода не было еще со времен его первой белодорожковой дозы. Тогда он поклялся себе, что больше не будет. Наивный маленький мальчишка.
Следуя за толпой, он берет себя в руки, и внезапно останавливается у двери, ловким движением закрывая ту на слабую защелку. Он практически уверен, что ему просто необходимо сделать это здесь и сейчас. Из всех сегодняшних леди он хочет именно ее, он уже в ярчайших красках видит, как меняется лицо прекрасной мисс Фарелл, а хрустальные слезы божественным кагором окропляют ее нежно-розовые щеки.
Что происходит?
Лукас, хватит. Лукас, хватит. Лукас, хватит.
Молодая девушка сидит за своим столом, проверяя белоснежные листы с красными пометками на уголках, и Лукас застывает в паре шагах за ее спиной, маниакально любуясь выступающими под рубашкой позвонками. Воображение рисовало монохромные картинки – он нагибает своего педагога к столу, ощупывая каждую клеточку кожи, руками убийцы смыкая пальцы на ее шее. Но он не хочет душить ее, нет, не так просто, для начала он проверит, какого цвета акварель сочится под ее кожей, и какими царапинами и кровоподтеками будет отдаваться ему ее тело. Дыхание учащается, а его иглы дикобраза вонзаются ему вовнутрь, протыкая каждый жизненно важный орган в нескольких местах. Он ни за что не упустит своего шанса, искренне веря, что ебаные изумрудные таблетки тут абсолютно не при чем.
Он наклоняется над ней, преодолевая расстояние парой бесшумных шагов, он знает, что она ощущает его предчувствие. Готтфрид вдыхает ее страх, точно так же, как вдыхал сейчас аромат волос, такой ощутимо лавандовый. Прикрывая глаза, он мягко очерчивает пальцами в воздухе силуэт ее головы и маленьких, словно девчачьих, плеч. Голос хрипит, а сердце словно вообще прекращает биться. Выдох и протяжный бас, практически шепчущий над ухом за спиной.
- Разрешите, сегодня я преподам Вам несколько уроков, мисс Фарелл. Урок первый: не все ученики – примерны и безобидны, как Вам кажется.
Он ласково, но настойчиво нажимает на ее плечо, свободной рукой проводя пальцами по подбородку. Лукас знает, девушка не закричит. По крайней мере, не сразу. Ведь угрозы Лукаса исходили только из его пересушенного рта, в которые пару часов назад беспрецедентно закинули несколько круглых колес. Да здравствуют психопаты.